Критический панегирик. Александр Сосланд

это может вам помочь Плюсы фасадов В России фасады появились не так давно, как например, в Германии или Финляндия

Критический панегирик. Александр Сосланд

6 мая 2006 исполняется 150 лет со дня рождения Зигмунда Фрейда. Важность этой фигуры в истории психологии и в истории культуры переоценить на самом деле невозможно, даже если мы перечислим все его невероятные заслуги. Значение работДедушки, полагаем мы, невозможно адекватно оценить, если рассматривать их только изнутри психоанализа и психоаналитического сообщества. Бесспорно, он является создателем профессии психотерапевта, как таковой, безотносительно к отдельным школам и направлениям. Невозможно полностью понять его значение, если исходить и только из психотерапии. Фрейд - один из тех, кто создал современное состояние культуры, вообще современный жизненный и интеллектуальный стиль. Именно большой культурный контекст - мировое пространство создает соответствующую рамку для масштаба его личности.

Как и многие другие психотерапевты после него, он очень сильно завышал успехи своей терапевтической деятельности. Многочисленные свидетельства в пользу этого обстоятельства не вызывают особых сомнений. Известны разоблачения К. Обхольцер, знаменитый пациент Фрейда, известный как 'Человек-волк' на склоне лет рассказал, что и сами описания терапии не соответствовали действительному положению дел, и катамнез был далек от желаемого благополучия. Существует много историй в том же роде, которые ставят под сомнение добросовестность основателя психоанализа, равно как и многих его последователей.

Эта склонность есть и у психотерапевтов сегодняшнего дня. Сегодняшние исследования эффективности в психотерапии, показывают, что оценка психотерапевтом своей работы сильно завышена по сравнению с оценкой клиента или, тем более, независимого эксперта.

Слава Богу, он не публиковал все, что приходил ему в голову, но доверял некоторые из своих идей письмам. Кое-что из этого в конце концов оказалось опубликовано и позабавило многих читателей. Многое другое хранится в архивах, и держатели архивов не спешат с публикацией, видимо, не без основания опасаясь позора.

В области терапевтической деонтологии он постоянно применял двойные стандарты. Будучи сам человеком относительно порядочным в том, что касалось отношений с клиентами, он скрывал многочисленные случаи нарушения профессиональной этики, совершаемые коллегами. Знаменитая история К. Г. Юнга и Сабины Шпильрейн, первый крупномасштабный случай сокрытия факта совращения пациентки, был лишь одним в большом ряду подобных дел.

Так что, воспевая на каждом шагу идеалы профессиональной честности, он, мягко говоря, не мог претендовать на то, чтобы воплощать этот идеал собственной персоной.

Вообще ранняя история психоанализа - история тоталитарной секты, переполненная мрачными нездоровыми сюжетами. На каждом шагу - самоубийства и прелюбодеяния, интриги и надрывы.

Формируя профессиональное сообщество, отдавая этому делу много сил, Дедушка далеко не всегда вел себя достойно. Различие в научных взглядах означало для него серьезный повод для личного разрыва. Возле себя он терпел только людей преданных лично ему и его идеям. Полное отсутствие интеллектуальной толерантности, как мы знаем, привело к многочисленным расколам в психоаналитическом движении и основании многочисленных новых методов. Основатели этих методов во многом воспроизводили нормы поведения 'дедушки'.

'Подозрительность и ревность друг к другу адептов. А среди них: Штеккель, Адлер, Юнг. Еще большая подозрительность к ним со стороны Фрейда. Подозрительность и ревность тирана. Беспощадность к тем, кто не тверд в доктрине. Особенно к тем, кто старается идти своими ответвлениями, в разрезе собственных представлений, не во всем совпадающих с представлениями учителя. Рост бунта против патриарха-отца.

Ответные обвинения в ренегатстве, в осквернении учения. Отлучение, анафема...'. Так описывал Стефан Цвейг Эйзенштейну состояние дел в венском психоаналитическом сообществе.

Без преувеличения - невыносимому авторитаризму этого человека мы обязаны исключительно своеобразной историей психотерапии. Все знают, что она развивалась - и в значительной степени развивается сейчас не как единое поле знания, а как разрозненная, разобранная по школам и направлениям. Новые открытия не являются вливаниями в общий капитал, но поводами для создания собственного дела.

Создатели новых психотерапий были в большинстве своем почти так же авторитарны и нетерпимы к инакомыслию. Положение стало исправляться только последнее время с формированием общего психотерапевтического поля, 'надшкольных институций и проч.

Нареканий в адрес создателя психоанализа можно выдвинуть еще большое множество. Посмотрим лучше, что же он сделал на самом дел , чтобы, как выражался Н. В. Гоголь: ': закусить дерьмо конфетами'.

Большинство проблем, которые обсуждаются в психотерапевтическом сообществе, отчетливо и наглядно были сформулированы, как правило, в классическом психоанализе. Это не значит, разумеется, что другие школы не дают нам никакого оригинального материала для анализа. Фрейдизм - и как учение, и как движение - является образованием наиболее структурно богатым среди психотерапевтических школ. Неудивительно, что в большинстве случаев, когда мы разбираем тот или иной элемент структуры психотерапевтического знания, мы, естественно, устремляем свой взор туда, где этот элемент появился впервые, и это в большинстве случаев именно психоанализ. Правильное понимание значения психоанализа, не в том, чтобы рассматривать его как самостоятельный метод. В этом, самостоятельном своем качестве, психоанализ испытывает давний и глубокий кризис. Объем психотерапевтической работы, выполняемой сегодня психоаналитиками, по разным данным, составляет от 5 до 20 %. Основная историческая заслуга Фрейда заключается именно в создании базисной опорной структуры для всего корпуса психотерапевтического знания.

История психотерапии - история построения "ряда различий" по отношению к текстам Фрейда. Гегелевская трехступенчатая модель тезис - антитезис - синтез здесь имеет наполнение. История любого метода начинается с психоаналитического детства - далее восстание против авторитета учителя, которое завершается синтезом - созданием собственной школы с пафосом, враждебным психоанализу.

Профессия философа, как нам разъяснили Жиль Делез и Феликс Гваттари заключается в производстве концептов. Величайший производитель концептов, Фрейд в достаточной мере позаботился о таком важном деле, как создание словаря. Большая часть этого словаря оказалась принята как научным сообществом, так и за его пределами, и вошла в строй современной научной и, частично - обиходной речи. Мы не можем обходиться без 'проекций' и 'сублимаций', 'комплексов' и 'либидо', 'первичных и вторичных процессов' и многого, многого другого. Неважно, что многие концепты введены не самим Дедушкой и многое придумано не им. Благодаря отстроенному им интеллектуальному пространству, они стали исключительно востребованными.

Конечно, Фрейда без особых преувеличений можно считать одним из отцов современной семиотики. Задолго до того как в 1916 г. Ш. Балли и А. Сеше опубликовали ''Курс общей лингвистики'' Ф. де Соссюра, Фрейд в 'Толковании сновидений' (1899 г.)артикулировал различие между манифестным и латентным содержанием сновидения.

Различные ситуации означивания порождают и разные разультаты семиотического процесса. К ним относятся клинические симптомы, сновидения, оговорки и описки, воспетые в 'Психопатологии обыденной жизни'. Процесс давления желания на семиозис приводит к прорывам 'в слабых местах'. Этими слабыми местами являются локусы снижения контроля - неважно, идет ли речь о трансе сновидения, о невротической слабости, о житейски-бытовой рассеянности. Желание прорывает 'место наименьшего сопротивления' и является нам в некоем измененном виде, требующим расшифровки. В этом, полагаем мы, суть самого важного открытия, сделанного Фрейдом.

Расшифровать - значит соотнести означающее с означаемым. Фрейд значительно сузил зону поиска означаемого, но сформировал эту зону как нечто весьма привлекательное. Все, что было после него - это не более чем борьба за означаемое. Пришлось долго защищать претензии сексуального на первенство в области означаемого от властного, экзистенциального и прочего. Но это уже были бои, так сказать, местного значения. Что и как надо делать - показал Фрейд, по поводу чего делать - и он, и все остальные.

Он отделил влечение от намерения. Для любого другого это значило бы то, что его жизнь в науке удалась, для него же лишь малую толику на фоне огромного научного деяния. Что он сделал с сексуальностью - это образец для тех, кто хочет заниматься производством концептов в сфере психологии мотивации. Если бы всем удавалось сделать с концептуализируемыми ими влечениями то же самое, мотивационная психология сегодня была бы намного более процветающей отраслью науки.

Итак, теперь мы знаем, что для формирования достойной и многофункциональной объяснительной мотивационной модели надо в первую очередь правильно выбрать достойное влечение. Выбрав, мы должны подвергнуть его интенсивной и разнообразной обработке, пропустив через множество тематических сфер, оплетая многочисленными валентными связями, обогащая различными контекстами.

Надо построить богатую конфигурацию и разметить картографию. Надо сделать так, чтобы потребитель такой модели ощущал ее серьезную экзистенциальную значимость. Обязательно следует проработать такую тему, как режим формирования образного строя под влиянием желания. Как уже было сказано, надо описать, как мотивация давит на процессы семиозиса, формируя означающее, ставя себя при этом на позицию означаемого. Очень важно иметь ввиду 'обходные пути', которые ищет и находит желание, чтобы реализоваться так или иначе.

Сексуальное превратилось в универсальную метафору. Создан ряд устойчивых означаемых, не менее востребованных чем все остальные. Сексуальное сегодня может выступать как означающее сплошь и рядом. Снящийся пациенту фаллос или коитус (а не какой-нибудь зонт и подъем по лестнице) может репрезентировать некие скрытые смыслы, нуждающиеся в расшифровке.

По его инициативе, психика перестала быть однородной и автономной. Гетерогенный взгляд на структуру личности на сегодняшний день - один из общепринятых подходов.

Тема 'частей личности', как мы знаем, одна из самых распространенных среди сочинителей школьных теорий. Со времен разграничения психики Фрейдом на сознание и бессознательное, предсознательное (равно как и Я, Сверх-Я, и Оно) множество авторов шло тем же путем. Коллективное бессознательное Юнга, наполненное архетипами, состояния Я у Э.Берна, истинное и ложное Я, категории В.Сатир (blamer, plakator и пр.) - этот перечень наверняка далеко не полон. История психотерапии подтвердила: членение на части является с точки зрения практики крайне сподручным делом. Разделение однородной на первый взгляд психической реальности открывает исключительно богатые возможности как для теоретического сочинительства, так и для технического вмешательства. Это очень распространенный вид "размещения" теоретического капитала.

Итак, некая, относительно автономная от сознания и воли человека, внутренняя его часть, зачастую имеющая вполне определенные, "порочно-запретные", склонности, которой позволено желать то, что возбраняется желать целостному индивиду - вот что, видимо, помимо прочего, лежит в основе привлекательности этой темы. Если бы психологи всегда описывали и разбирали только "разумные" и "добропорядочные" части личности, то этот предмет такого интереса к себе не вызвал бы. Фрейд, разместивший в "Оно" именно "дурные" желания, определил, на наш взгляд, длительный устойчивый интерес к этому делу.

Но с этого членения, не в последнюю очередь начинается все то, что привело к концепции 'кризиса субъекта' в современном гуманитарном знании и соответствующего нынешнего кризиса автономности субъекта, но это все тема для другого разговора. .

В нашем исследовании мы попытались редуцировать все психотерапевтические операции к двум основным видам: конвинкция и дизвинкция. Так что теперь операция по разрушению связей будет обозначаться термином дизвинкция, по построению связей - конвинкция (лат. vinco - связывать).

Конвинкции, лежащие в основе стратегии аналитической терапии, не являются сами по себе законченными и самодостаточными действиями. Когда мы пытаемся выстроить связь между симптомом и травматическим событием, которое детерминировало этот симптом, то понимаем, что это построение связи не является самоцелью. Оно, в свою очередь, направлено в конечном итоге на разрыв того, что мы сочли патологической связью.

Например, установленная связь между симптомом и первичной травмой сама по себе разрушает связь между тем же симптомом и ситуацией, в которой он манифестирует, скажем, при фобическом невротическом расстройстве. Конвинкция, таким образом, выступает как субститут дизвинкции.

Но мы это всего лишь описали и проанализировали, Фрейд же начал это делать первым.

Есть нечто первичное, исходное что определяет некие существенные черты предмета, личности, чего угодно. В основе этих взглядов лежит следующее представление: чем больше мы спускаемся к первоистокам, тем в большей степени мы сталкиваемся там с явлениями, которые помогаеют нам прояснить суть и закономерности процессов, с которыми мы имеем дело в настоящем. Чем первичнее, тем важнее для нас тот или иной феномен. Чем в большей степени он отодвинут в прошлое, тем более сильное влияние он оказывает на настоящее. Этим тенденциям развития психотерапевтических теорий в наибольшей степени соответствует известная археологическая метафора, уподобляющая психоаналитическую, например, терапию раскопкам древних цивилизаций.

Как и многое другое в психологии первый раз это представление ясно и выпукло проявляется в классическом психоанализе. Смысл длительной и трудоемкой терапевтической процедуры, помимо всего прочего - углубление в мир раннего детства, поиск первотолчков, первопричин, коренящихся, по замыслу аналитика, именно там. Впечатления, имевшие место там, у истоков, влечения, тогда испытанные, травмы, тогда же полученные, накладывают свой отпечаток на всю последующую жизнь. Все, что имеет отношение к началу, истоку, преследует человека всю оставшуюся жизнь.

Нетрудно заметить, что развитие глубиннопсихологической теоретической идеологии шло по вполне определенному пути. Наиболее истинными, подлинными, значащими переживаниями считались те, которые испытывались личностью на возможно более ранних этапах его индивидуального развития а потом и до рождения. В дальнейшем отдельные исследователи пытались связать различные невротические феномены с пренатальным опытом.

Некая сила как-будто влекла исследователей на поиски психической реальности, коренящейся во временах до момента рождения, и, собственно, уже давно повлекла. Вполне понятно, какие преимущества обретал автор концепций, охватывающих период до появления индивида на свет, перед теми, кто ограничивался индивидуальной историей. Конечно, он получал в свои руки учение, производящее впечатление несравненно большей "глубины", чем та, которую предлагали другие

Но, конечно, в состязании на дальность движения назад всех опередил К.Г.Юнг.. Идеологическое пространство классического психоанализа, ограниченное индивидуальной историей жизни, после теоретических движений Юнга выглядело поистине куцым, ничтожным по сравнению с раскрывшимися перспективами. Согласно его учению, коллективное бессознательное формируется с незапамятных времен, в нем откладываются следы опыта предыдущих поколений, вплоть до первобытного периода. Проблемы, с которыми сталкивается пациент могут корениться в самых отдаленных периодах существования его предков. Получается, что Юнг как-бы до конца выбрал ресурс возможностей теоретического ракоходного движения в прошлое.

Точнее, снял с его образа ханжескую завесу и постарался исследовать то, что было скрыто. Пробудил огромный интерес к детству, благодаря чему мы имеем и теории привязанности и семейную психотерапию. Не Фрейд, разумеется, был первый, кто говорил об инфантильной сексуальности, но именно он говорил об этом так долго и упорно, а, главное, осуществил столь интересную стратегию концептуализации этого дела, что в итоге все лавры и пинки достались именно ему.

Инфантильное предстало перед нами не просто как наполненное сексуальным содержанием, а просто не осталось места ни для чего другого. Символ чистоты - малютка превратился в агрегат из эрогенных зон. Каждая из зон актуализировалась в определенный промежуток времени, в этот промежуток играла особую роль в отношениях ребенка с миром. Неадекватное обхождение с этой зоной вело к патологическим последствиям.

Инфантильная сексуальность определена Фрейдом, как полиморфно-перверзная. Ребенок оказался не просто испорченным, а испорченным многократно и разнообразно.

Особый гнев вызвали его труды по концептуализации анальной эротики. Сексуальное просто так еще куда ни шло, но соединить это дело с чем-то совсем грязным и обмазать этой 'двойной грязью' чистое дитя - это было самое сенсационное 'преступление' Фрейда против морали в ряду всех остальных.

В основе симптома, проблемы, болезни всегда находится некий Другой. Без него, того, кто ограничивает возможности, или сам агрессивно покушается на будущего клиента, ничего бы не было.

"Другие", с точки зрения психоанализа, всегда " ведут себя дурно ", проявляя недостаток любви, агрессию, а главное, ставя преграды на пути осуществления желаний протагониста. Клиент, протагонист истории болезни никогда не сделает. Он - жертва и никто другой. История болезни предполагает, что кто-то так или иначе сделал что-то такое, что привело нашего пациента к болезни и потом его с этой болезнью - к нам, терапевтам.

Невозможно себе представить, чтобы какая-либо иная практика шла в сравнение с психоанализом по степени проникновения в интимное пространство личности. Соответственно, никакая другая не может сравниться и по степени формирования особых тесных отношений. То и дело клиент норовит перепутать интимную аналитическую близость с интимной как таковой, и по этому поводу постоянно идут разбирательства в сообществе.

Конечно, речь идет о том, что любовь к терапевту появляется неизбежно, или, по меньшей мере, с высокой степенью вероятности. Разумеется, мы здесь не можем не видеть один из мощных мотивов, толкавших терапевтов на то, чтобы поменять "медь" гипноза на "золото" психоанализа. Где, собственно, сыщешь еще такую терапевтическую практику, когда тебе заранее обещана любовь пациента, причем эта любовь рассматривается, как неизбежная часть рабочего процесса и более того - залог его эффективности?

Конечно, не все коту масленица, часто мы имеем дело и с разными видами негативного переноса, но не он, ясное дело, определяет привлекательность профессии и сам по себе не имеет такого резонанса.

Именно благодаря Фрейду появился своеобразный дискурс, полный психологических подробностей, тонкостей, оккупирующий огромный пласт переживаний, не замечавшихся ранее, не артикулированных до Дедушки иными авторами.

Прошлое стало пониматься как огромный массив полузабытых, смутных воспоминаний. Душевная жизнь в целом обрела совершенно иной статус - она стала богатой, масштабной, очень значительной самой по себе и при этом впервые предстала как объект научного исследования. Психика ее благополучие превратилось в самостоятельную ценность, требующую надзора, попечения, причем как никогда раньше стало ясно, как это надо делать.

Речь в его трудах, на самом деле, шла не столько о сексуальности, как таковой, сколько о репрессированной сексуальности. Он был одним из тех, кто задал тон в деле формирования дерепрессивного дискурса в европейской традиции. До него 'дерепрессия' жила в пространстве социально-ориентированного дискурса формировалась и обогащалась социальными философами - от утопистов-социалистов до Карла Маркса. Под его руководством она 'переехала' в иную сферу, а именно в 'психическое' и там прописалась надолго и основательно. Борьба с репрессией оказалась делом не только группы людей - класса, сообщества, но и отдельно взятого индивида, который приходит за освобождением к другому индивиду - аналитику.

Сексуальные революции, вообще либеральная сексуальная политика обрели научную легитмацию, или, по меньшей мере, видимость таковой. Линия от Фрейда - через Райха и проч. - к Маркузе и другим идеологам революции 60-70-х несомненна.

В современных условиях оживления консервативной идеологии, как реакции на распад семьи, кризис рождаемости и проч. все эти идеи выглядят менее очевидными и более сомнительными, чем тогда, когда они появились, но все равно отмахнуться от них не представляется возможным.

На сегодняшний день нет такой психотерапевтической школы, где образование не состояло бы из трех элементов: клиентского опыта, супервизии и теоретической выучки. Нет, конечно же иной терапевтической практики, где требовалось бы такой опыт смирения, как в психотерапии. Нет такой терапевтической практики, приобщиться к которой можно только за собственный наличный расчет. Не надо, разумеется, напоминать лишний раз, что все пошло от психоанализа.

Что бы ни говорили статусные психоаналитики, все это довольно нелепая и, безусловно, унизительная ситуация. Нет, и, конечно, не может быть никаких научно выверенных соображений в пользу того, что психотерапевт, имеющий собственный клиентский опыт, будет эффективнее того, кто его не имеет. Но сделанного не вернешь. Именно Дедушке (как впрочем и Юнгу, который предложил это первым) все психотерапевты обязаны длительным унижением и неоправданно большими денежными расходами в начале своей карьеры.

Именно тема, артикулированная Фрейдом особенно отчетливо, сексуальность, сказалась на своеобразии профессионального сообщества в психотерапевтическом мире. Благодаря своей сексуальной ориентированности психоанализ стал исключительно скандальным явлением культуры. Уровень этой скандальности существенно превосходил все, что имело место до него. Никакая научная доктрина, включая дарвинизм, не приводила к столь мощной ответной консервативной реакции.

Атмосфера враждебности по отношению к раннему психоаналитическому сообществу имела также и еще один аспект. Во всех известных биографиях Фрейда (Эрнста Джонса, Джона Розена, Пола Ферриса) обстоятельно и подробно обсуждается еврейский вопрос. Известно, что, помимо Дедушки, большинство психоаналитиков первого призыва были еврейского происхождения. Не один Фрейд был глубоко убежден в том, что именно еврейское происхождение психоанализа создало его детищу еще большие трудности. Массированная и длительная агрессия, которой подвергся психоанализ привела и к обратной реакции - первые психоаналитики сомкнули ряды, сформировав что-то вроде тоталитарной секты.

Психоаналитическое сообщество было объединено в жесткую структуру, с твердым этическим и дисциплинарным кодексом. Перед лицом внешней агрессии, реальной или преувеличенной, первые психоаналитики тесно сплотились, и поэтому были беспощадны к диссидентам. Собственно, этим двум факторам - 'сексуальному' и 'национальному' психотерапевтическое сообщество в значительной степени обязано своему своеобразию.

Нами ранее был введен в оборот концепт "идеобаллическая мотивация". Речь здесь идет об одновременности производства идей и их распространения. Одно из проявлений идеобаллической мотивации - формирование идеобаллического сообщества. Этот вид сообщества существует в различных редакциях, но имеет свои инвариантные свойства. Эти концепты позволяют нам понять, что же именно побуждало Фрейда вести себя так, как он вел.

Психотерапия наряду с религией, философией, политикой стала исключительно привлекательным местом для размещения символического капитала, психотерапевт стал его держателем.

По известному речению Витгенштейна "Философ лечит вопрос: как болезнь". Собственно, Фрейд, как никто другой обнаружил терапевтическую составляющую культуры, жизни вообще. В любом житейском действии, в любой культурной практике есть терапевтический смысл. Есть, спать, смотреть театральный спектакль, играть в футбол и т.д.. - все это, помимо всего прочего, значит заниматься психотерапией.

Известен путь, проделанный психоанализом, Общим местом стало известное утверждение, что он превратился из специального лечебного метода в мировоззренческую систему. Здесь речь идет не столько о захвате чужих идеологических пространств, сколько о тенденции внутреннего роста или инкорпорирования метафизических дискурсов в психотерапевтическое поле. Практики производства концепций изначально обслуживавшие клинико-терапевтические потребности, легко разрастаются до размеров, позволяющих им обрабатывать несравненно более крупные идеологические пространства Авторы всех позднейших методов приобрели таким образом возможность начать не с лечебного метода как такового, а с развитой метапсихологической доктрины, и в этом одна из многочисленных исторических заслуг психоанализа.

Сообразив, что все равно после Фрейда, так и или иначе придется обзаводиться школьной "философией", авторы иных направлений решили, видимо, не терять понапрасну времени на преодоление пути из медицины в метапсихологию.

Психотерапевтических теории, как и философские системы, по выражению Э. Блоха, являются "руководствами для пророков", "системами теоретического мессианизма". Безусловно, они отражают отнюдь не только потребность в концептуальном постижении мира пациента и природе его страдания (хотя об этом, конечно же, тоже не стоит забывать), но и, как уже сказано, центробежно-властное стремление сформировать собственное идеологически-влиятельное поле.

С 60-х годов XIX века психиатры обратили свои взоры к искусству и культуре. Произошло это после публикации книги Ч. Ломброзо 'Гениальность и помешательство'.

На рубеже XIX - XX веков в патографию пришли психоаналитики. Фрейд обратил свое внимание на соответствие между невротическими расстройствами и образным строем художественного произведения. Акцент с 'морфологии' был перенесен на творческую продукцию, а с диагноза - на внутреннюю структуру психики. Психоаналитическая патография обыгрывала изоморфизм структуры семейных отношений и сюжетов ряда литературных творений. То, что в1910 году было названо Эдиповым комплексом, обнаружилось не только в пьесе 'Царь Эдип' Софокла, но и в 'Гамлете', 'Братьях Карамазовых'. Поток литературы психоаналитического направления образовал широкое русло, сам Фрейд не утерял интереса к патографическим исследованиям до конца своих дней.

Психотерапевтический процесс стал предприятием с уникальным статусом: речь шла о том, что этим стали заниматься долго. Удельный вес психотерапии в общем экзистенциальном объеме, его место в расстоянии жизненного пути стало исключительно очень большим 'Психолог' в общественном сознании чаще всего ассоциируется с психотерапевтом, университетский исследователь в этой области никак не может с ним в этом соперничать.

Душевное здоровье стало важнейшим фактором политики в обществе. Если говорить по существу, Фрейд вообще сделал понятной связь жизни в целом и душевного здоровья в частности, привлек внимание к этой связи. Как бы однобоко он ни трактовал отношения, именно влияние жизни на психику первый исследовал именно он.

И для этого есть все предпосылки. Окружающая индивидуума социальная среда всегда будет "дурной" в зеркале психотерапевтической теории.

Сталкиваясь с враждебным миром, будущий пациент не находит способа обрести свои смыслы, реализовать свои возможности. Так, в семье репрессируются первичные влечения, общество стремится нивелировать личностное своеобразие. Окружающий мир сам по себе проявляет агрессию в адрес индивида (доводя его до в том числе до посттравматического стресса). Вполне естественно, исторически сложилось так, что терапевт выступает в роли как - бы адвоката по отношению к пациенту, и прокурора - по отношению к окружающему его миру.

В самом деле, зачастую психотерапия мыслит себя как часть некоего крупного проекта по переустройству общества. Эта традиция, как и многое другое в психотерапии, заложена психоанализом. Она начинается с фрейдовских поздних метапсихологических текстов, таких как 'Массовая психология и анализ человеческого Я', 'Будущее одной иллюзии', 'Неудовлетворенность культурой'. Психотерапевты имеют претензию (не лишенную, конечно, определенных оснований) вмешиваться в круг проблем крупного социального пространства, находящегося как бы за пределами их непосредственных профессиональных интересов, в сфере, издавна отданной на откуп философам, социологам и пр. Культуркритический (и культурстроительский) пафос - слишком заметная позиция в структуре психотерапевтического знания, чтобы ее игнорировать.

Большой проект в психотерапии всегда сформирован в духе оппозиции клиента и окружающего мира. Для психотерапевта важно углядеть, что же именно в культуре является большим патогенным фактором.

При таком расширении психотерапевт делает заявку на идеологическое влияние в совершенно иных размерах. Таким образом, терапевтическая, она же школьная, идеология выходит за собственные профессиональные границы. 'Неудовлетворенность культурой' сама по себе существенно увеличивает размеры идеологического пространства психотерапии.

Внепрофессиональный резонанс психоанализа несравним ни с какой другой отраслью психологии. Если мы возьмем и сложим вместе всех остальных крупных психологов, то их суммарное реноме (вместе взятых) - за пределами психологии вряд ли сможет приблизиться к фрейдову уровню. Правда заключается в том, что именно Дедушка олицетворяет собой персону психолога, психотерапевта для множества непрофессионалов.

Сегодняшнее положение психотерапии в мире внушает чувство восхищения. Тысячи специалистов трудятся на ниве психологической помощи людям во всех мало-мальски цивилизованных странах. Не только жители так называемых постиндустриальных государств имеют возможность получить помощь в этой сфере, но и тех стран, где раньше ни о чем таком и мечтать не приходилось. Для многих тысяч молодых честолюбивых специалистов эта профессия сделалась желанной целью. Карьера практического психолога для сегодняшнего выпускника психологического факультета является намного более привлекательной, чем исследовательская работа.

Крупнейшие психотерапевтические школы превратились в огромные транснациональные империи. Эти империи располагают образовательными учреждениями, печатными изданиями, и проч. в самых разных странах. Психотерапевты объединены в многочисленные ассоциации и союзы, психотерапия приобретает все растущее признание со стороны университетской науки и государственных органов здравоохранения.

Став объектом пристального интереса общества, психотерапия получила весьма многое для себя. Психотерапевт стал 'сверхэкспертом', главным героем ток-шоу, востребованным советником при власти и деньгах. Князь и купец призовут его в свои чертоги, намного охотнее, чем философа или филолога. Фрейд сделал первый мощный, многое определивший, шаг к созданию сегодняшней могучей психоиндустрии и рынка психологических услуг.

Везде, где только мог, он подчеркивал, что психоанализ не только терапевтический, но, что не менее важно, исследовательский метод. Совмещение терапии и исследования продолжалось до недавнего времени, когда под давлением различных бюрократических инстанций психоанализ сам стал объектом исследований, как количественных, так и качественных.

Психотерапия вообще (и психоанализ в частности) пребывает в поле напряжения между двумя полюсами. Противопоставление номотетического подхода (генерализирующего) и идеографического (индивидуализирующего) в контексте классификации наук давно стало общим местом. Проблема здесь в том, что эти оба подхода сталкиваются на одном поле. Психотерапия не может фундировать себя как естественнонаучная дисциплина, ибо уникальность любой терапевтической ситуации под влиянием множества факторов не умещается в рамки, подходящие для операционализации и количественного исследования. В ней практически невозможна ситуация 'экспериментальной воспроизводимости'. С другой стороны, психотерапия

функционирует в режиме терапевтических дисциплин, где требуется соответствие критериям полезности, эффективности, отчетности. Эти все, собственно, и определяет своеобразие и противоречия в психотерапии как науке, практике, а также внутри профессионального сообщества.

Став объектом мощнейшего переноса, он как магнитом, притянул к себе множество проекций, в т. ч. и негативных. Imitatio Freudi - стало важнейшим делом для всех психотерапевтов. Вовсе не только для тех, кто занимается психоанализом.

Подражать Фрейду сегодня вовсе не значит заниматься психоанализом, а значит творить новый метод и наращивать вокруг него новую школу. Заниматься производством нового мифа. Быть источником оригинального дискурса большого стиля, любой ценой стремиться стать держателем нового символического капитала.

Elle ne vous lache plus:.Так называется известная книга о психоанализе Франсуа Рустана и в названии ее заключена глубокая правда (если не говорить о критическом по отношению к психоанализу содержании этой книги).

Очень глубокая правда заключена в этой формулировке. Столько прорывов, сколько совершил этот человек, столько открытий, сколько он сделал, столько концептов, сколько он произвел - деяние огромного масштаба. Нет тому примера, чтобы основатель некоей науки сделал в ней столько много, так что остальным остается по большей части уточнять и редактировать.

Можно сколько угодно отыскивать просчеты в его концептуальных стратегиях, перегибы в практике, но мы всегда будем сидеть на берегу этого огромного озера мысли и не переставая оттуда черпать - идеи, подсказки, импульсы, вызовы:

Примечания:

1. - Grossvaeterchen - Дедушка - обиходное прозвище Фрейда в психоаналитическом сообществе.
2. А. И. Сосланд 'Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии', М.: Логос, 1999
3. - если не говорить о критическом по отношению к психоанализу содержании этой книги.

                                                                                                           Флогистон